Как в Анапе в XIX веке отмечали День города

Как жила наша Анапа в первой половине XIX века – всегда представляло интерес для любителей истории да и для всех анапчан. Любопытную находку сделал недавно внештатный сотрудник «Черноморки», капитан 2 ранга Павел Стежко в библиотеке им. Салтыкова-Щедрина, что в Санкт-Петербурге. В «Кавказском сборнике» за 1879 год он обнаружил «Походные записки на Кавказе с 1835 по 1842 год М.Ф.Федорова». Сам Федоров был довольно известным современникам литератором и поэтом, был знаком с Пушкиным и Жуковским. Он, бывший офицер, разжалованный в солдаты и затем вновь восстановленный в офицерском звании, представляет для нас интерес тем, что в 1840 и 1841 годах являлся помощником коменданта крепости Анапа. Анапе и посвящена часть его воспоминаний, с которыми мы сегодня знакомим наших читателей.

Крепость Анапа турецкого периода (художественная реконструкция)

ВСКОРЕ после полкового праздника Св. Петра и Павла (29-го июня) мы выступили из селения Ивановское в крепость Анапа. Полковой адъютант А. Баженов возвратился из отпуска, и мне приказано было состоять при анапском коменданте полковнике фон-Бринке.

В Анапе мы проводили время весьма приятно. Кроме полкового штаба и одного батальона нашего полка, гарнизон Анапы состоял из черноморских линейных батальонов - 1-го и 14-го резервного. У полкового командира раз в неделю были танцевальные вечера; семейных домов было более десяти, которые в свою очередь также не отказывали нам в семейных удовольствиях.

Крепость Анапа последний раз взята русскими войсками в 1828 году 12-го июля. По Адрианопольскому трактату 2-го сентября 1829 года крепость эта осталась за Россией. С того времени этот день ежегодно празднуется жителями и гарнизоном крепости. После обедни ходят с крестами к тому месту, где вошли войска через пробитую во время осады брешь; там совершают краткую панихиду по убиенным во время осады; затем служат молебен и окропляют святою водою место бреши и все крепостные ворота.

Во время моего пребывания в 1840 году в тот день, вечером, был бал у коменданта, помещавшегося в доме, который до взятия крепости занимал паша. Перед садом этого дома сожгли довольно богатый фейерверк. Когда засиял вензель Государя Императора, – был сделан 101 выстрел из крепостных орудий, и пропет гимн «Боже, Царя храни» с хором музыки. Я для этого дня написал стихотворение: «Воспоминание жителя Анапы в день празднования взятия этой крепости». Несколько экземпляров стихов были поднесены дамам сейчас же после фейерверка при входе их из сада в зал.

Бывало, здесь, над стенами Анапы,
Бунчук с луною турок развевал;
Бывало, здесь за дружными столами
Черкес и турок вместе пировал.
Но русский стал лишь на брегах Дуная,
Лишь на Балкан орлиный бросил взор –
Вздрогнула Анапа, паденья ожидая,
Черкес бежал в свои ущелья гор;
Наш русский стан у стен развил знамена,
К воротам страшный гром свой подкатил –
И рухнули в пыли Анапы бастионы,
И православный крест с молитвой водрузил…

Комендант крепости вместе с тем был и председателем анапского временного правления, состоявшего из двух членов: один – гражданский (надворный советник Иван Александрович Маскин), другой – плац-майор крепости (капитан Осип Ник. Суходольский). Подчинялись ему также управляющий таможней (Иван Васильевич Третьяков) и карантинный смотритель (С.П. Воинов), он же заведующий соляным магазином.

Поселяне размещались в крепости, где для них построены были довольно удобные домики, и кроме сего, еще в четырех станицах: Благовещенской, Джемитей, Витязевой и Николаевской. Станицы обнесены были плетнем с присыпанным к нему банкетом. На углах станичной ограды на барбетах стояли крепостные орудия. Все жители были вооружены, и по тревоге все, без исключения, обоего пола, даже дети, могущие поднять камень, обязаны были выходить к ограде. Сверх того, в каждой станице стояла рота пехоты от гарнизона крепости и несколько донских казаков.

Соседями анапского поселения были немирные племена: натухайцы и шапсуги. Во время управления поселением коменданта фон-Бринка старшины этих племен имели к нему особенное уважение. Надо знать, что в это время жители ближайших к станицам аулов брали под покосы и посевы земли, сколько кому было нужно, по разделу старшин; точно такое же право предоставлялось и поселянам – занимать земли по распоряжению станичного начальника и указанию стариков. Весьма часто случалось видеть на полевых работах поселянина рядом с черкешенкой, поселянку рядом с черкесом, и за всем тем весьма редко возникали какие-нибудь жалобы; серьезных же происшествий во время моего пребывания ни разу не случилось.

Соседство шапсугов и натухайцев было даже более полезно, чем вредно для поселения. Соседние жители аулов этого народа всегда заблаговременно извещали коменданта о намерениях более отдаленных от крепости племен: бжедухов, егерукаевцев, махошевцев, баракаевцев, убыхов и других, так что мы всегда знали вперед, где предпринимается нападение: на покос ли, на пастьбу ли скота, на станицу или на колонну и пр., так что ни одно злое предприятие против Анапы неприятелю не удавалось.

В самой крепости учреждена была по три раза в неделю на избранной площади меновая торговля – «сатувка» (от черкесского глагола «сату» - менять). Черкесы привозили на сатувку преимущественно мед, воск, баранье сало, масло, татарский сыр, иногда баранов, рогатый скот и вооружение, по большей части дрвнее, со знаками и надписями времен крестовых походов: панцири, кольчуги, шлемы, налокотники, луки, стрелы, шашки и кинжалы. В день сатувки ставился у крепостных, так называемых, «русских ворот» особый караул, который обязан был отбирать от приезжающих для торговли горцев оружие…

На сатувку с оружием допускался из горцев только один дежурный старшина, который во все время сатувки должен был находиться при дежурном офицере с переводчиком, и этим-то трем лицам принадлежало первоначальное разбирательство торговых жалоб и недоразумений без всякого вмешательства батальонных и ротных командиров. Если же недоразумение не прекращалось, то давали знать коменданту; весьма часто достаточно было одного его появления для прекращения спора.

Горцы высоко уважали Егора Егоровича Бринка за его строгую справедливость при разбирательстве споров и жалоб, за его бескорыстие, радушное гостеприимство, неустрашимость или, лучше сказать, доверие его к горцам. Случалось, что человек по тридцать вооруженных черкесов ночевали в его комнатах; он один был вместе с ними и постоянно без оружия. Вечером они присутствовали на балу; по окончании бала танцевали лезгинку.

Во время управления фон-Бринка крепостью и анапским поселением пять ближайших аулов изъявили покорность, дали присягу и аманаты, и это покорение не стоило ни одной капли человеческой крови. Для аманатов при доме коменданта отведено было особое помещение. Командой аманатов, состоявшей в мое время из четырнадцати мальчиков, заведовал поручик Прасолов, а для обучения их грамоте и для религиозных обрядов приглашен был мулла, получавший от казны денежное содержание. Когда Егор Егорович фон-Бринк с производством в генерал-майоры назначен был начальником всей действующей кавалерии на предполагавшуюся в то время большую экспедицию, вследствие разорения убыхами некоторых из наших укреплений, тогда на его место прибыл в Анапу комендантом полковник Федор Филиппович Рот, который по нравственным достоинствам ни в чем не уступал своему предместнику: такой же добрый, внимательный, честный и справедливый. Он не изменил ни одного распоряжения бывшего коменданта, но, напротив, многое дополнил по указанию опыта и предполагал даже сформировать из шапсугов и натухайцев эскадрон. Я скоро заслужил и его ко мне расположение – строгим, точным исполнением поручений – и пользовался полным его доверием.

Военный госпиталь в Анапе состоял в полном ведении коменданта крепости, имел женское и мужское отделения для поселян; по обширности своей и замечательному порядку содержания во всех частях заслуживал полного внимания. Собственно, в Анапе в укреплениях береговой линии свирепствовала цинготная болезнь, сделавшаяся эпидемическою. Военное начальство и вообще правительство ничего не жалело для устранения этого зла: для цинготных больных отпускали кизил, барбарис, лимоны; когда их не было – отпускали лимонный сок, полагая по шести золотников на человека. Мало этого, вздумали цинготным делать ванны из пивной гущи; не забудьте при этом, что дрова для госпиталя доставлялись морем из Крыма…

После встречи нового (1841) года штаб полка возвратился на постоянные квартиры в Черноморию для приготовления к экспедиции, и я из тенгинцев остался в Анапе один, считаясь во временной командировке при коменданте.

Во все время пребывания моего в Анапе, на площади, почти в самом центре крепости, производилось с 1830 года сверление артезианского колодца под руководством горного инженер-капитана Анисимова; для работ присланы были из Сухум-кале 14 человек скопцов. В начале 1841 года, когда глубина высверленной трубы при десятидюймовой широте по диаметру достигла восьмидесяти сажень, и инструмента доставало еще на 120 сажень, получено было предписание – работы прекратить, и инструменты передать в Керчь. У господина Анисимова во время работ составился весьма интересный сборник разных пород грунта земли на восьмидесятисаженной глубине под Анапою. Этот сборник обещает принести пользу в будущем, когда обращено будет внимание на богатства Кавказа в геологическом отношении.

Августа 6-го прибыл в Анапу командир тенгинского полка полковник Семен Ильич Хлюпин и предложил мне отправиться с ним в экспедицию к полку, стоявшему в то время лагерем при укреплении Святого Духа на Адлере. Пароход «Могучий», на котором прибыл С. Хлюпин, стоял на якоре против анапской бухты верстах в двух; ближе по мелководью подойти к крепости нельзя. 7-го числа на нем с 5 часов вечера играла музыка тенгинского полка, и нагружали некоторые продукты и вещи для отряда; в том числе был небольшой ящик с разными лекарствами, который командир парохода сначала не хотел было принять. В 8 часов вечера, распростившись с Федором Филипповичем и со всеми знакомыми, я оставил Анапу и вместе с полковником Хлюпиным на баркасе отправился на пароход. Там я нашел семейства, отправляющиеся в укрепления береговой линии; они состояли из шести человек офицеров и пяти дам.

После ужина все штаб- и обер-офицеры улеглись спать на палубе кормы под тентом; дамы заняли капитанскую и офицерские каюты; двери последних отворялись в кают-компанию. В кают-компании на середине стоял стол, над столом большая лампа освещала всю каюту. Я записывал на столе в мою памятную книжку карандашом воспоминания последних дней в Анапе. Была полночь. «Воды! воды! пожар!», - раздалось на палубе. В один момент все дамы, в чем спали, очутились в кают-компании. Когда из кают-компании я отворил дверь – люк был ярко освещен горевшим тентом из парусины, который мгновенно был сорван и брошен за борт. Я бросился по лестнице на палубу, за мною дамы, которые положительно-таки вынесли меня наверх так, что я упал, ступив на палубу, и они за мною, повторив каждая то же самое. На палубе был чистый маскарад; жара была невыносимая, а потому все были раздеты, в одних рубахах, так же, как и дамы. Офицеры, увидев дам, набрасывали на себя сюртуки, шинели; но сапоги и другие принадлежности натягивать было некогда – все думали о потушении пожара и о своем спасении. Пожарная труба и помпы действовали сильно, матросы и музыканты работали усердно, со всех бывших на рейде судов спущены были баркасы, и все лодки направились к пароходу. Но благодаря быстрым и благоразумным распоряжениям пожар был прекращен не более как в 10 минут, и испуг обратился в смех и веселые рассказы.

Причиною пожара был ящик с аптекой - при перенесении рухнул на палубу; разлившиеся спирты, пенька и солома загорелись, и в то же время пламя охватило тент.

В два часа ночи пароход поднял якорь; сотрясение, произведенное действием машины, и шум колес разбудили меня; я долго любовался солнцем, восходящим над крепостью Анапа...

Источник - anapa-news.com